Долгие годы после того, как Советский Союз перестал существовать, многие продолжали рассматривать его территорию как нечто единое. Сначала политики и ученые многих стран говорили о „постсоветском пространстве“; в середине 2000-х годов термин был постепенно вытеснен понятием „Россия и Евразия“. Конечно, и сегодня у многих бывших советских республик есть много общего (прежде всего в культурном отношении), а В.Путин даже называет их „исторической Россией“, но все же нельзя не видеть, что постсоветское пространство за эти годы распалось на несколько макрорегионов, каждый из которых идет своим особым путем.
Фото; kremlin.ru
С одной стороны, это страны, которые быстро или чуть медленнее выбрали основной вектор своего развития: например, государства Балтии, вступившие в Европейский союз и обретшие там свою прежнюю идентичность, или Азербайджан, который превращается в „младшего брата“ возрождающейся Османской империи. С другой стороны, это государства, которые образовывают, как может показаться, две большие „периферии“ России - западную (Украина, Беларусь и Молдова) и южную (Казахстан и страны Центральной Азии), - но скорее должны рассматриваться как вполне самостоятельные регионы с быстро расходящимися траекториями.
Крупнейшие страны этих „периферий“ - Казахстан и Украина - могут показаться типичными постсоветскими странами, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что они отличаются практически во всем. Обе они находятся вблизи границ мощных геополитических игроков; в первом случае Китая и России, во втором - России и Европейского союза; однако стратегии (и результаты) их развития оказались диаметрально различными.
В Казахстане его первый президент Н.Назарбаев, дольше всех противившийся роспуску СССР, с самого начала попытался выстроить модель гражданской нации, не акцентируя внимание на этнических и религиозных различиях между двумя крупнейшими демографическими группами - казахами и русскими, составлявшими 90% населения. Только после крымских событий 2014 года власти попытались всерьез дополнить общую идентичность путем отсылки к древней местной государственности - 550-летнему Казахскому ханству. При этом общий вектор национального строительства был все равно обращен в перспективу; государству была дана построенная почти с нуля столица, экономика получила старт за счет привлечения иностранных инвесторов, а видимым символом общей модернистской ориентации стал перевод письменности на латиницу.
На Украине стали строить идентичность не на воспоминаниях о, к примеру, Данииле Галицком, единственном князе Древней Руси, боровшемся с монголами в союзе с Европой (и получившего от папы римского титул Rex Russiae), а на героизации сомнительных персонажей из недавнего прошлого, крайне раздражавших не только Россию, но и ряд украинских соседей, например поляков; идеологией стало мнение о том, что „Украина - не Россия“, но советские активы, как и в соседней стране, были за бесценок распроданы будущим олигархам.
В Казахстане власти осознали, насколько опасным является сочетание политической и экономической зависимости от соседей; несмотря на близость Китая и России, более 50% казахстанского экспорта приходится на страны ЕС и Великобританию, а крупнейшими иностранными инвесторами (с суммарной долей в 84%) являются США, ЕС и Великобритания. В Украине, напротив, главный акцент был сделан на экономическое сотрудничество с Россией и Европой (рудиментом и воплощением этого является газотранспортная система, за которую до сих пор держатся в Киеве чуть ли не как за основу национального процветания). Парадоксально, но ориентация на политическую и экономическую многосторонность дала в Казахстане прекрасный результат, в то время как Украина оказалась настолько „распята“ между Западом и Востоком, что даже американские политологи стали именовать ее и соседние страны не иначе как „in-betweens“.
В Казахстане важнейшей задачей стала модернизация экономики и ее количественный рост. Да, развитие энергетического сектора шло опережающими темпами, но какими; если Россия сейчас добывает на 1,7% больше нефти и на 6,5% больше газа, чем в 1990 г., то Казахстан по итогам 2020 г. превзошел соответствующие показатели в 3,3 и 6,4 (!) раза. В России порой относятся к региону Центральной Азии как к „задворкам Евразии“ - но в 1990 г. ВВП Украинской ССР на две трети превышал совокупный показатель стран Среднеазиатского региона, а по выпуску промышленной продукции разрыв достигал 2,6 раза, а сегодня, по последним данным Всемирного банка, один только Казахстан обходит Украину почти на 10% по совокупному размеру экономики и в 2,4 раза по подушевому ВВП (при этом по сравнению с данными переписи 1989 г. население Украины сократилось на 19,2%, а Казахстана - выросло почти на 17%). Если на Украине только одно крупное предприятие - „Криворожсталь“ - было в ходе драматичной истории продано западному инвестору, то в Казахстане добыча нефти более чем на две трети контролируется корпорациями с зарубежным участием, а 11 из 13 крупных добывающих проектов в урановой отрасли оперативно управляются совместно с иностранными инвесторами (в ней добыча за годы независимости выросла более чем в 20 раз). Все это стало следствием модернизации „по Назарбаеву“, взявшей на вооружение основные элементы успешного азиатского опыта.
Наконец, следует отметить, что казахстанская модель новой идентичности, многосторонности и экономического роста дала возможность Назарбаеву выступить инициатором постсоветской экономической интеграции и дождаться момента, когда этот курс был поддержан Россией через создание Таможенного союза, а позже и ЕАЭС. Украина, напротив, осталась в парадигме „или - или“, что с каждым новым политическим циклом -т 2004/05 до 2014 гг. - разрывало ее все больше, и закончила тем, что стала жертвой российского экспансионизма. В Казахстане, где русское население составляло бóльшую часть жителей страны, чем на Украине (37,8% против 22% по переписи 1989 г.) и территории с преимущественно русским населением достигали почти трети площади государства, Москва не решилась ни на какие недружественные действия, принимая во внимание и более национально ориентированное руководство республики, и ее многовекторную политику, и подчеркнуто корректное отношение к России.
Я не могу в короткой статье анализировать другие различия между рассматриваемыми регионами, но без преувеличения можно говорить о том, что Казахстан постепенно становится естественным экономическим лидером Центральной Азии, тогда как Украина все чаще воспринимается в мире как повод для раздоров и беспокойства. С огромной симпатией относясь к Украине и украинцам, я вполне допускаю, что по мере усиления противостояния США и Китая и в условиях озабоченности Запада событиями в исламском мире геополитическое значение „южной“ периферии России скоро окажется бóльшим, чем „западной“.
Основные тренды развития Центральной Азии и Восточной Европы я бы назвал результатом двух разных политик; условных „стратегии Назарбаева“ и „стратегии Ющенко“, ориентированных, соответственно, на многостороннее сотрудничество и стычку мощных соперников; этатистскую модернизацию и построение олигархического капитализма; формирование практически „с чистого листа“ новой идентичности и спекуляцию на незаживших исторических ранах. Эти две политики привели в итоге к тому, что говорить о „постсоветском пространстве“ и даже о „России и Евразии“ более невозможно; Россия сегодня сосуществует, с одной стороны, с новым геополитическим центром (пусть и не планетарного, а евразийского масштаба) на юге и с явной периферией Европейского союза на западе. Центральная Азия остается Азией, где применяются успешные азиатские хозяйственные практики, а лидерство в очень молодой еще стране аккуратно передается из рук политиков старшего поколения в руки более молодых; Восточная Европа пока не стала Европой, даже несмотря на проводящиеся в тех же Украине или Молдове регулярные выборы, смену шести президентов в каждой из стран и безвизовый режим на границах.
Побывав недавно в очередной раз в Казахстане и поучаствовав в сессии Астана-клуба, дискуссионной площадки, на которой несколько десятков политиков и экспертов из Европы, Америки и Китая обсуждали новые вызовы для Евразии с казахстанскими лидерами, я в очередной раз убедился в том, насколько удачную концепцию предложил в свое время американский политолог Параг Ханна, сформулировав свою теорию „второго мира“. В своей книге, вышедшей более десяти лет назад, он предположил, что в условиях „возобновления истории“ особую роль будут приобретать государства, находящиеся на траектории экономического подъема и на пересечении зон влияния сверхдержав. От поддержки ими той или иной „современной империи“ - Америки ли, Европы, Китая или России - будет зависеть региональный исход геополитических противостояний.
Вполне вероятно, что период успешного использования многовекторной политики заканчивается и для Центральной Азии - но мне кажется, что у Казахстана сегодня есть бóльшая свобода выбора, более успешная экономика и более компетентное руководство, чем у Украины, что позволяет предположить, что второе постсоветское тридцатилетие в Центральной Азии окажется более мирным и конструктивным, чем первое - в Восточной Европе.
